Tatiana Gschwend
Об этом не принято говорить публично, это как бы даже не стоит внимания. Но эти истории реальны, и рассказаны с эмоциональным накалом. Значит, все-таки не так уж и всё равно. Имен не называю, место действия - рязанские роддома.
"Клизма в приемном отделении. Её ставят в проходной комнате: одна дверь ведет в приемную, а другая - в коридор. В этот интимный момент, пока у меня шланг в заднице и схватки накрывают, мимо кушетки курсируют люди в белых халатах - из одной двери в другую. Чувствую себя крайне неуютно. Но когда выяснилось, что в туалет придется ходить в таких же условиях!.. Унитаз стоит тут же, двери, естессно, мне никто не позволил запереть. Сижу я, значит, на толчке, "по-большому", в этот момент открывается дверь из коридора, и, не обращая на меня внимания, проходит доктор-мужчина... Объясните мне, почему я должна, простите, срать у всех на глазах? За какие такие грехи я должна чувствовать героем тюремного фольклора? Какой женоненавистник спроектировал такое устройство в роддоме, и какие бездушные люди это подписали и приняли?.." Там еще было про то, что подмываться пришлось тоже на глазах у случайных свидетелей, в душевой по соседству с унитазом. И был вопрос: почему, попав в роддом, мое тело автоматически становится куском мяса и мне отказано в женской стыдливости?
"У меня потуги, вокруг меня - бригада, за время схваток лица стали почти родными, даже акушерка с её бесконечными "Ты хочешь ребеночку хуже сделать?" И вместо безопасного пространства я ощущаю себя как на вокзале: дверь в палату регулярно распахивается, и кто-то постоянно что-то спрашивает у моего врача. Я рычу, как раненая медведица, и вокруг меня какофония голосов: "не рычи - еще чуть чуть - Мариванна, готовим операционную для такой-то? - где какой-то там препарат? - отстаньте, видите-тужится человек!" В тот момент мне хотелось крикнуть всем тем, из коридора: "Решите свои проблемы сами или подождите! Вы не имеете права нарушать таинство рождения моей дочери!! Это вы и ТОЛЬКО ВЫ делаете моему ребенку хуже!!!"
"Малыш уже у меня на груди, роды закончились. Мое счастье омрачает только одно: я все лежу и лежу на этом гинекологическом кресле, с раскинутыми ногами (прям как курица-гриль), интимным местом наизнанку. Очень неловко, противно. Заходит кто-то из медиков достать что-то из шкафа, укатить аппарат, появляется санитарка со шваброй - моет пол. Я все лежу. В очередной раз зашедшую проверить мое состояние акушерку прошу прикрыть меня пеленкой, что ли... Она мне в ответ: "Да перед тобой хоть хор военной песни поставь - тебе должно быть все-равно". Но почему мне должно быть всё равно? Кому я ДОЛЖНА забыть, что я Человек? Личность? Женщина? И, потом, Таня, ты всегда говоришь, что для благополучного протекания послеродового периода важен окситоцин. Тот, что вырабатывает наше тело в ответ на прикосновения малыша к груди, а также при соблюдении трех Т: тепло, темно, тихо. Почему эти условия не соблюдаются в роддоме? Почему меня так унизили?"
Я отвечу цитатой из книги Екатерины Михайловой "Я у себя одна...": "Отношение к важнейшим моментам женской жизни как к производству, как к чему-то, у чего не может быть души и достоинства, - это не наши с вами отношения, это то, что с нами случилось. И это ужасно".
"И это ужасно" случилось очень давно: в качестве иллюстрации к этим историям я взяла фото советского мастера Сергея Васильева. Она датируется 1970 годом и называется "Рождение человека". Я бы назвала эту работу "Отказано в стыде". Или "Узницы конвейера родовспомогательный системы". Или что-то в этом духе. И, да, это до сих пор с нами происходит.
Игры